— Бью! — Андрей выстрелил: барс, не закончив прыжка, низко прилег на брюхо, его длинный хвост, весь в черных кольцах, крепко застучал по земле — картечь перебила ему задние лапы…
Штоквиц, ругнувшись, отбросил ружье и рванул из рук Егорыча, причитавшего над лошадью, казацкую пику.
— Не умеете, так и не совались бы, — сказал капитан и, сипло вздохнув, пошел на зверя, раскорячивая ноги в громадных гетрах…
Барс, волоча зад по земле, уходил в камыши, когтя землю.
Оскалив пасть, полную желтых клыков, он глухо прорычал — тоска близкой смерти уже чуялась в этом вое.
— А надо вот так! — выкрикнул Штоквиц, и острие пики с хрустом влезло в пасть барса; под клешами звериных зубов затрещало сухое дерево.
Кровь забрызгала поручика, он брезгливо отскочил. Зверь крутил башкой, жалобно выл, а Штоквиц мотал его вместе с пикой, веретено которой было зажато у него под локтем, и рассудительно приговаривал:
— Чего тут церемониться? Раз-два, и все… Дохни, дохни скорее, падаль! Только бы шк} ра цела осталась…
Штоквиц начал колотить барса по башке тяжелым сапогом, и в голосе его слышалась непонятная для поручика радость. Бессмысленная жестокость убийства поразила Карабанова. Рванув револьвер, он громыхнул в ухо барса двумя пулями — раз за разом.
И тут капитан, оставив издохшую жертву, затрясся от бешенства.
— Какого черта? — заорал он, топорща усы а lа Бисмарк, — Кто вас просил услужать мне? Слюнтяй, мальчишка…
— Это вы мне-то? — выпрямился Карабанов, глядя в мутножелтые зрачки Штоквица. — Напрасно. Можете схлопотать пощечину за эти слова!
— А я и сам могу дать по морде, — не испугался Штоквиц. — Здесь вам не гвардия, чтобы драться на поединках.
— Я не посмотрю на ваши седины! — выкрикнул Андрей, наступая на капитана…
Неизвестно, чем бы закончилась эта ссора, но, наверное, закончилась бы скверно, и Карабанов даже обрадовался, когда за спиной затрещали кусты и Ватнин, вклинившись между офицерами, развел их в стороны:
— Экие петухи, право… Ну чего не бывает на охоте! Разве же так можно? ..
— Мясник, — бросил на прощание Карабанов.
— Молокосос, — ответил Штоквиц.
Итак, охота была испорчена. Самка барса, подбитая казаками, успела скрыться, а картечь Карабанова, оказывается, попала не только в лапы, но и в бок зверя: шкура была вся в дырках — урядник Трехжонный взял ее себе.
Ссора же между Андреем и Штоквицем окончательно испортила хорошее настроение, а вскоре из-за гор надвинулись тучи, блеснула молния, потом с неба, до этого чистого, сыпануло таким градом, какого Карабанов еще не видывал в своей жизни…
— Береги коней, казаки! — гаркнул Ватнин. — Заводи их под яворы, ховай в орешник, который погуще! ..
Казачьи кони — кони дикие, ни огня, ни грома не боятся, за своего хозяина рвут зубами любого; оттого-то и недоуздки у них — для кротости
— в два ремня шиты, сыромятные, с медными кольцами, как у медведей. Но стихийный ужас был настолько велик, что, разрывая батовые путы, лошади кинулись в гущу леса.
— И это — Кавказ? — удивился Андрей, когда с неба полетели острые, словно кинжалы, градины, ломая толстые сучья, стуча по земле и до крови избивая казаков, ловивших своих лошадей…
Теплое дыхание коснулось его затылка. Андрей оглянулся — за ним стояла Аглая, и глаза ее были широко раскрыты. Карабанов незаметно для других отыскал ее холодную ладонь, ответившую ему слабым пожатием, и вдруг понял, что эта ладонь, как и вся она, его ладонь, и никому Аглая не доверяет себя так, как ему…
— Вот сюда, — сказал он, входя в привычную роль повелителя. — Встаньте вот сюда… Не бойтесь, это же ведь не вечно! ..
Зато когда град кончился и снова проглянуло солнце, люди невольно оживились. Карабанов подвел Аглае лошадь, с рыцарской галантностью придержал стремя. Трогаясь в путь, Штоквиц сам подошел к нему.
— Я бы не хотел ссориться, — сказал он. — Тем более с нами госпожа Хвощинская… Все-таки и до полковника дойти может…
И не та причина!
— Ладно, — согласился Карабанов. — Оставим это…
На этот раз, чтобы добраться до Игдыра поскорее, избрали путь более короткий — через горы. Однако дорога сразу пошла по ущельям. Тропа петляла на поворотах, выписывая по скалам чудовищные «восьмерки». Голова длинной цепочки всадников часто встречалась с ее хвостом, и Дениска Ожогин, замыкавший отряд, каждый раз пугливо орал через ущелье:
— Ваши благородия! Как же так? Неужто же я обратно от вас уезжаю? ..
— Ну и чертовщина, — ругался Ватнин. — Говорят, будто «колбасу» эту подрядчик Чертов делал. А чтобы деньгу зашибить верней, и наплутал в горах, словно заяц.
Некрасов вспомнил чьи-то стихи, заподозрив в их авторстве Клюгенау:
Ну, Чертов, ты заставил Тебя недобрым помянуть Дорогой дорогой прославил Себя и этот чертов путь! .
Ватнин из мужицкой деликатности, убоявшись спорить с «барышней», как он называл Хвощинскую, уступил ей дорогу, и женщина обскакала офицеров.
— Ну, а ты куда вперед батьки в пекло лезешь? — недовольно спросил есаул Карабанова.
— Пусти уж и меня, — сказал поручик Ватнину, обгоняя его мерина Подлясого, и погнал жеребца вслед за Аглаей; но дорога вскоре настолько сузилась, что стремя Андрея стало тереться о выступ скалы.
— Осторожнее! — крикнул он в спину женщине и повернулся назад, чтобы предупредить об опасности Ватнина.
— Не крутись, — отозвался есаул. — Не на стуле сидишь в трактире! ..
Карабанов не успел отшутиться: кусок дороги, по которому он только что проехал с Аглаей, вдруг рухнул под тяжестью ватнинской лошади, которая повисла грудью над пропастью.