Баязет - Страница 139

139

— А этих, — показал он на трупы, — тащите и сразу же закапывайте. Облейте их известью, чтобы никакой заразы…

Он вызвал к себе Клюгенау:

— Послушайте, барон, вы столь щедры к госпоже Хвощинской, что я советую вам заранее приискать место для своей усыпальницы.

Говорят, вы отдаете ей свою воду, свой сахар… Я понимаю вас, вы человек благородный. Но поделитесь раз, поделитесь два. Нельзя же губить себя…

— Зачем вы меня позвали? — спросил Клюгенау.

Штоквиц глянул на инженера и по выражению лица его понял, что задел ту самую струну, которая напевает о любви.

— Извините меня, барон, — сказал Ефрем Иванович, — это, кажется, не мое дело… А вызвал я вас, чтобы посоветоваться. И вог о чем… Мой приказ о порядке вылазок за водой едва ли выполним:

люди, вы понимаете сами, хотят пить, а на мой приказ им даже нечем уже плюнуть. Контрабандная доставка воды в крепость продолжается, несмотря на страшные потери. Спускают людей на веревках с фасов. Лезут к реке во все дырки. Каждый хочет иметь свой стакан лафиту… Так вот, барон, надо что-то придумать, чтобы поберечь людей на вылазках.

Клюгенау вздернул пуговку своего носа, крепко чихнул.

— Пылища, — заметил он, аккуратно разворачивая громадный платок с набивкой географической карты Европы (такие платки выпускались тогда для бедных путешественников). — Подумать можно, — добавил барон, сморкаясь в Германию, — что-нибудь да получится. ..

Скинув сюртюк, барон вместе с пионерами всю ночь копал землю короткими шанцевыми лопатами, среди турецкого гарнизона замечалось какое-то непонятное передвижение: россыпи фонарных огней, словно горсти светляков в траве, шевелились вдали, и до цитадели доносились шум множества голосов, ржанье лошадей, скрипы колес и рычание рогов. Потом кольцо осады задолго до рассвета сомкнулось вокруг Баязета плотнее, затрещали фальконеты и ружья, пришлось пионерам спешно покинуть траншею.

Штоквиц, как видно, спать в эту ночь совсем не ложился; лицо его, мятое и серое, одутловато растеклось, и обвислые брыли щек свисали на жесткий воротник мундира.

— Что там? — спросил он Клюгенау.

— Какая-то тревога, — ответил прапорщик. — Турки сдвигают пикеты к цитадели, лупят «жеребьями» из ближних саклей. Подождем. Может, на рассвете притихнут? ..

Вода в эту ночь текла внутрь крепости жалкой струйкой, зато крови людей в ту же ночь пролилось из-за этой воды немало.

Избегая часовых, поставленных возле холма, охотники (чаще всего казаки или артиллеристы) на веревках спускались со стен крепости, и редкие счастливцы сумели вернуться обратно. А ведь были в гарнизоне и такие люди, которым не хватало смелости на риск, и эти люди совсем не имели воды: день, два, а то и все три дня.

Некоторые из них вымаливали себе хоть каплю.

— Ну, дай, баток! Лизну только… Ей-ей, не будут пить, лизну только…

Другие мрачно сидели по казематам. Иные тихо всхлипывали.

У таких людей, не видевших воды уже несколько дней, со временем появлялась отвага, граничащая с безумием. В припадке исступления от жажды они иногда срывались со стен крепости, и для них уже не существовало ни пуль, ни ятаганов — они видели только воду, которую бы пить и пить…

Штоквиц стиснул плечо Клюгенау пальцами, шепнул:

— Еще пятеро… За одну ночь. Поняли?

Федор Петрович молча кивнул, и комендант добавил:

— Дальше так нельзя. Надо собирать охотников для вылазки, чтобы достать воды.

Партия быстро составилась. Штоквиц выгнал из нее одного фейерверк ера и ефрейтора Участкина.

— Иди отсюда, — сказал капитан, — ты не рядовой!

— Ваше благородие, дозвольте?

— Не дозволю. И так всех унтеров повыбило!

— Выходит, унтерам и пить не надо?

— Принесут другие — попьешь.

— Да, они принесут. Донышко от ведра. Дождешься…

Светало. Штоквиц осмотрел в бинокль окрестности.

— Кажется, тихо, — сказал он. — Можно трогаться…

Под визг случайных пуль охотники спустились к реке. Сотни глаз, ослепленных завистью, наблюдали за тем, как они сначала напились сами, потом набрали воду в бурдюки и кувшины. Потемкин поучал молоденького солдата:

— Наклони кувшин-то, чтобы не булькало…

Но в эту ночь турки были особенно настороженны: едва охотники тронулись от реки, как из ближайших развалин и ям по ним ударили залпом. Молоденький солдат, тащивший впереди Потемкина кувшин, скатился по камням с простреленной головой, и за ним посыпались черепки разбитого кувшина.

— Ой ли? — сказал Потемкин, и кто-то пихнул его сзади:

— Твоя очередь! — Это был Дениска Ожогин.

Потемкин, оглядевшись, пропустил его впереди себя:

— Сам скачи, а я не дурак…

На этот раз Дениска подозрительно долго крестился, примеривался рвануться дальше.

— Подсоби бурдюк вскинуть, — попросил он и, присев к самой земле, словно отплясывая вприсядку, скрылся под зыканье пуль между саклями.

— Везучий, дьявол, — позавидовал ему другой казак, постарше, с тряпицей на глазу, и успел пробежать лишь несколько шагов.

— Наповал, — задышал кто-то в затылок Потемкину. — Подвинься-ка, дядя; теперь я счастья попытаю…

Потемкин, повинуясь чутью, рванулся из лощины. Как треснет тут что-то над ним, и кувшин, который он тащил на плече, разлетелся от пули вдребезги. Рубашка и штаны сразу прилипли к телу, а из крепости ему кричали:

— Воду! Не бросай воду… Бурдюк прихвати! ..

Лежал казак с тряпицей на глазу, прижав к себе, словно ребенка, разбухший бурдюк с водой. Потемкин на бегу рванул его к себе — не отдает. Рванул еще раз — держит мертвяк.

— Тащи, тащи! — орали с фасов.

139