Баязет - Страница 153


К оглавлению

153

— А что в письме?

— Ругать будут. Глупым звать будут. Зачем людей мучаешь! ..

Осман устал. Чапаула нет больше. Курды отнимать у османа стали.

Осман злой ходит… Ему на Чечню идти надо.

— Ладно, — сказал Штоквиц, отпуская лазутчика, — сходи на майдан завтра и разболтай как следует, будто мы роем колодец и уже до воды добрались.

Хаджи-Джамал-бек, оставив коменданта, долго стучал в двери комнат Исмаил-хана — подполковник, очевидно, крепко спал чистым сном младенца, и — совсем некстати — на этот стук выплыло из потемок круглое лицо Клюгенау.

— Гюн айдын, — поклонился лазутчик с достоинством. — Бисмилля!

— А-а, хош гельдин! — ответил Клюгенау и спросил о зюровпе его и его семейства: — Не вар, не йок? Яхши мы?

— Чок тешеккюр, яхши…

Как видно, лазутчику доставляло удовольствие разговаривать с русским офицером на родном наречии, но Клюгснау перешел на русский язык и вежливо, но настойчиво оттер лазутчика от дверей Исмаил-хана:

— Хан устал… Он много думал. Не надо мешать…

Сивицкий только что закончил ночной осмотр раненых, проверил, освобождены ли места из-под умерших сегодня, и прошел к себе в аптечную палату, где выпил спирту. Напряжение последних дней было столь велико, что он приучил себя почти обходиться Ссз сна, ч сейчас ему спать даже не хотелось.

Спирт слегка затуманил его. Быстрее задвигалась кровь.

— Так-так-так, — сказал он, прищелкнув толстыми пальцами.

Посидел немного. Поразмыслил. О том о сем.

— Да-а… — вздохнул врач. — А закурить бы не мешало!

Словно по волшебству, набитая ароматным латакия трубка опустилась откуда-то сверху и прикоснулась к его губам…

— Кури, — сказал Хаджи-Джамал-бек.

Сивицкий обозлился:

— Сколько раз тебе говорить, чтобы ты ходил нормально, а не крался, как зверь. Тут тебе не в горах…

— Кури, — поднес ему свечку лазутчик.

— А за табак спасибо от души, — закончил врач и с наслаждением окутался клубами приятного дыма.

Хаджи-Джамал-бек присел напротив. Ощерил зубы в непонятной у смешке:

— Хороший человек ты!

— Угу, — ответил Сивицкий, увлеченный курением.

— Все тебя уважают!

— Угу, — ответил Сивицкий.

— Как одна луна на небе, так ты один на земле!

— Перехватил, братец, — ответил Сивицкий, посасывая трубку.

Вспыхивающий огонь освещал его обрюзгший засаленный подбородок и рыхлые, раздутые ноздри с торчащими из них пучками волос.

Хаджи-Джамал-бек улыбался:

— Кури, я тебе еще дам…

Он з; .лез в карман бешмета и высыпал перед врачом целую юрку золотистого медового табаку.

— Я уважаю тебя. — сказал он. — Фаик-паша тоже уважал тебя… Ты — хороший кунак. Фаик-паша кунаком тебе будет. Пра~ воверныи друга не обидит… Ингилиз бежал из лазарета. Ингилиз боялся… Приходи ты. Лечить кунака будешь, денег получать будешь. Женщин много держать будешь.

— Все это весьма заманчиво, — спокойно ответил Сивицкий. — Я слышал о госпитале миссис Уоррен: он обставлен прекрасно, коек всего тридцать… К тому же и женщины, как ты говоришь.

С моем возрасте JTO все заманчиво. Но… А что? — вдруг полюбопытствовал он. — Мною вашего народу дохнет в Баязете?

— Много. А теперь ингилиз удрал. Совсем больной осман ходит… Иди лечить! Большой человек будешь. Тебе скучно не будет. Франк есть, герман есть…

— Да я не об этом беспокоюсь, — продолжал Сивицкий, — мне одному не справиться. А вот согласится ли мой ординатор со мною пойти — этого я и не знаю!

— Пойдет, — засмеялся лазутчик. — Почему не пойти?

— Спросить надо…

— Так иди — спрашивать будешь…

— Погоди немного, спешить некуда…

Сивицкий посидел еще, докурив до конца трубку, потом крикнул:

— Эй, мортусы!

Вошли два здоровенных парня-солдата, уроженцы Вологодской губернии.

— Скрутите его, — велел Сивицкий.

Лазутчика бил сначала Штоквиц, потом устал и передал его Ватнину, который добивался только одного — узнать, что с Дениской.

Хаджи-Джамал-бек даже не пикнул, продолжая уверять, что с Дениской он расстался на перевале.

Ватнин озверел и схватился за нож, но его оттащили в сторону, и Некрасов, непривычный к таким сценам, сказал:

— Послушайте, господа, может быть, все это предложение капитану Сивицкому следует рассматривать как шутку?

Пришла пора озвереть Штоквицу, и он так наорал на штабскапитана, пользуясь правами коменданта крепости, что Юрий Тимофеевич поверил, что тут не до шуток.

— Черг с вами, — сказал он, — делайте с ним что хотите, я вмешиваться не буду…

Некрасов ушел. Ватнин сказал:

— Убьем заразу!

— Иох, иох, алайсен тарих-тугул, — попросил о пощаде лазутчик.

— Балла, валла, — отказал ему в этом Ватнин.

Сивицкий, сгорбленный и постаревший, поднялся.

— Всю жизнь, — сказал он, — я лечил людей. Никогда не испытывал желания сделать человеку больно, а тем более убить его. И оружие мне всегда свербило ладони… И сейчас я не возьму оружия в руки! Пойдем, подлец, и я спущу тебя к твоим собратьям. Все вы одинаковы…

Врач вывел его на крышу. Уже светало.

— Посмотри вниз, — велел Сивицкий, — там догнивают твои друзья… Прыгай к ним, прямо в объятия гурий!

— Табак мой курил, — сказал лазутчик.

— И докурю. Не выброшу. Он мне нужен.

Ударом ноги врач сбросил предателя в пропасть.

— А-а-а-а… — замер внизу вопль, и послышался шлепок тела о камни…

В показаниях баязетцев, которые дошли до нас, говорится, что Хаджи-Джамал-бек не расшибся до конца и долго еще судорожно шевелился внизу, словно недобитая гадюка. Тогда «один из офицеров, чисто из человеколюбия, выстрелом покончил его страдания»; имени этого офицера мы не знаем.

153