Баязет - Страница 161

К оглавлению

161

Егорыч грубо растолкал поручика.

— Да ну тя! — сказал он. — Будя с собой-то гуторить… Может, ишо плеснуть крепенькой?

— Дай перо, — попросил Карабанов. — И придвинь чернила…

И перо ему подали, и чернила придвинули.

«А кому? — вдруг с ужасом подумал Андрей. — Кому писать мне? Никому я теперь не нужен…»

— Сволочи! — выругался он, отбрасывая перо. — Упекли меня здорово. По всем правилам… Плесни-ка, Егорыч, на донышко!

Поручик выпил водки, крепко выдохнул сивушный дух. Егорыч порылся в карманах, протянул ему желтый завялый огурец.

— Закуси-тко!

Карабанов расхрупал огурец безо всякого удовольствия. Отбросив бешмет, скинул ноги на пол:

— Дрожат, проклятые! Этот Баязет еще аукнется нам…

В сторожку, придя от рогатки, протиснулся дежурный казак.

Лениво козырнул под папаху.

— Ваше благородье, — доложил он, — обоз тащится…

Карабанов, натянув фуражку, вышел. Длинный ряд артиллерийских фургонов застрял возле рогатки. Возглавлял обоз отощавший в походе капитан в солдатской шинели и с черной повязкой на глазу.

— А мы с вами знакомы, — сказал ему Карабанов. — Помните, вместе стояли за деньгами в игдырском казначействе?

— Помню, — ответил капитан, протягивая поручику жесткую, черную от грязи ладонь. — Вы, кажется, из Баязета?

— Да, имел счастье…

— Не хотите ли стакан лафиту? — предложил капитан.

— Что? — испугался Карабанов.

— Правда, — ответил офицер. — У меня тут еще осталось во фляжке… Хороший лафит, господин поручик. Один мой приятель привез из Поти, купил там у греков-контрабандистов.

Карабанов, с усмешкой вспомнив о Штоквице, отхлебнул вина из фляжки артиллериста.

— Нашумели же вы с этим Баязетом на всю Россию, — сказал одноглазый вояка, затыкая флягу. — Все газеты теперь из вас святых понаделали. «Новые Сиракузы! » — так и пишут везде…

— Не везде, — ответил Карабанов. — Например, господину Каткову не совсем нравится, что мы не сожрали всех лошадей. Так что «Новые Сиракузы» под большим сомнением…

Обоз любезного капитана Карабанов пропустил через рогатку, не подвергая его осмотру: возиться сил не было.

— Подвысь! — только крикнул казаку, и вся эта медлительная орава быков, скрипучих фургонов, ездовых конвоиров и трескучих снарядных линеек тяжело прокатилась мимо поручика под уклон горы, и Андрей снова вернулся в караулку.

Макнув перо в чернильную слякоть, небрежно записал в кордонный журнал время проезда Вагенбурга, потом дал Егорычу денег, чтобы тот сходил в аул и купил курицу:

— Сходи, братец, с души воротит… А я пока каганок разведу да воду поставлю. Пожрем хоть!

Егорыч покорно собрался. Дров поблизости не было, и казаки таскали откуда-то полуветхие кладбищенские кресты. Подсовывая в пламя обломки дерева, Карабанов не испытывал при этом кощунства. Кресты так кресты,

— кому они нужны тут, в горах, а приготовить ему в такой глуши надобно как-нибудь…

Тупым топором Карабанов кромсал кресты у порога надвое.

Один из них попался совсем трухлявый, легко разломился на колене. Андрей швырнул его в огонь, и языки пламени с шипением поползли по гнилой древесине. Глаза Карабанова в удивлении расширились: под сильным жаром на обломке креста вдруг выступила стертая временем и дождями надпись:

…А С НИМИ КАРАГАНОВ ДАНИЛО СЫН ИГНАТЬЕВ Голыми руками — в огонь прямо, выхватил Андрей головешку, взвыл от боли и дурного предчувствия. Сторожка наполнилась горьким чадом. Кто он был, этот Данило Игнатьевич, не знал того Карабанов: однофамилец или уже просто забытый в роду пращур, — а впрочем, не все ли равно, только страшно было сейчас Андрею.

Егорыч, запыхавшись, влетел в сторожку, с размаху брякнул об стол деньгами.

— Кордон, — выпалил казак, — в порядок привесть надо… Сейчас видел с горушки… Едут!

— Кто едет?

— Того не знаю. Только вижу, что едут! ..

Распахнув окна, быстро выветрили дым из сторожки. Егорыч обшарканным голиком выхлестал за порог мусор. Карабанов нарочито — для служебной показухи — раскрыл кордонный журнал, поправил криво висевшую над топчаном гравюрку с изображением красивого генерала Диомида Пассека.

— Убери водку, — велел Карабанов казаку. — Сунь ее под топчан хотя бы… Да ширинку у себя застегни! Раззява…

Вышли оба, застегнувшись на все пуговицы, подтянув шашки.

С высоты была видна петляющая внизу лента дороги, по которой тянулась цепочка огней. Темнота близкой ночи наваливалась откуда-то из-за гор, и огни трепетно дрожали в сумраке ущелья.

— С нукерами, видать, едут, — привычно определил Егорыч. — Охрана большая, чую…

Вскоре из-за поворота вынырнули всадники в нарядных черкесках, кони на разбеге сгрудились возле рогатки. Это был туземный конвой кавказского наместника, которым он так гордился: сыновья и внуки мюридов, они стерегли теперь особу его высочества.

Юный лезгин-нукер, совсем еще мальчишка, лет пятнадцати, в нетерпении зыкнул над головой Карабанова (скромный-то офицерик, — чего с ним считаться) нагайкой.

— Зачем стоишь? — крикнул запальчиво. — Зачем бревном не пускаешь? Большой князь едет…

Карабанов за ногу вырвал узденя из седла, сунул ему в нос рукоятью револьвера: раз и еще раз — для острастки.

— У, сопляк! — сказал. — Убери полосуху, а то сейчас под обрыв пущу вместе с кобылой твоей.

Уздень ощерил зубы: крупные и чистые, каждый зуб — в ноготь.

Но старший джигит, чахоточный убых с бородой ярко-малинового цвета, что-то крикнул ему на высокой ноте, и юнец покорно, вытирая кровь, отвел свою кобылу от Карабанова.

161