Баязет - Страница 48

Отхлынули…

В ручье остались мертвые кони, а один башибузук, самый отчаянный, забившись под лошадиное брюхо, все еще хрипел и махал ятаганом…

Карабанов, выслушав рассказ юнкера, ничего не сказал, только выругался; а когда Евдокимов поднял револьвер, чтобы добить в ручье янычара , он остановил его руку:

— И без вас обойдется. А нам нужно беречь патроны…

Разгромленные сотни турок спешились и отогнали лошадей в сторону. Казаки наблюдали издалека, как они жадно сосут вонючее раки, наспех раскуривают трубки, подтягивают пояса, ребром ладоней проводят себе по шее и кричат, показывая, какой конец ожидает казаков.

Евдокимов сказал:

— Уходить надо, Андрей Елисеевич.

— А куда? — с грустью ухмыльнулся Карабанов. — Попробуй только стронуться: там равнина, и они навалятся всем табором…

Лошадей-то ведь у нас нету… Надо ждать ночи…

— Может, в Персию? — осторожно намекнул юнкер.

— Нельзя. Шкуру свою спасем, зато подведем шаха. А друзей России надо беречь.

— Я… боюсь, — честно признался юнкер.

— В этом вы не оказались оригинальны: я тоже не сгораю сейчас на костре героизма.

Скоро огонь турок сделался настолько ощутим и плотен, что кустарник, росший над обрывом, быстро поредел почти на глазах, словно чьи-то острые и невидимые ножницы подрезали его ветви.

Казаки самовольно — без команды — открыли ответный огонь; вдоль берега ручья, окутанного дымом выстрелов, слышались их выкрики:

— Ванюша, тебя куды?

— Плечо, кажись…

— Бей того, а это — мой…

— Братцы, Петьку Узденя порешило, кажись, в голову!

— Кинь сумку его. Патроны кинь.

— Антипка, ты живой?

— Жив покеле.

— Куда ползешь, хвороба?

— А пить хоцца…

Иные смельчаки, невзирая на пули, чтобы сберечь воду в своих флягах, подползали на животе к воде, надолго приникали к ней воспаленным ртом и, вжимаясь в землю, — задом, как раки, — снова отползали на карачках к своим винтовкам, снова притирали поудобнее ласковые приклады к своим жестким небритым щекам.

Карабанов заметил, что казаки целятся чрезвычайно долго и тщательно, и тут же вспомнил предупреждение капитана Некрасова:

прицелы турецких «снайдеров» рассчитаны на тысячу четыреста шагов далее наших.

Он встал.

— Ложитесь! — крикнул Евдокимов. — К чему это?

— Меня не убьют, — сказал Андрей, почему-то вспомнив пророчество Клюгенау. — Во всяком случае сегодня…

Веря в свою звезду, он во весь рост подошел к Егорычу: тот поднял к офицеру лицо, источенное оспой и продымленное порохом.

— В кого бьешь, конопатый? — спросил Андрей, ложась рядом с опытным казаком.

— А эвон, ваше благородие… Вишь, лежит? Ишо задницу эдак-то отклячил? .. По нему и бью…

— Ну, по-честному: сколько патронов на него угробил?

Конопатый поежился:

— Да не утаю греха — пару выпустил.

— А ну-ка, давай винтовку…

Тяжелый приклад вдавился Андрею в плечо, он проверил прицел.

Все как надо — хомутик отщелкнут до предела (до шестисот шагов), а дальше… Дальше военное министерство подразумевало, что солдат встанет и пройдет на врага со штыком наперевес.

— Сволочи! — выругался Андрей, целясь в турка. — Испортили оружие. Вас бы сюда, подлецов! Да в штыки…

Черненая мушка нащупала ляжку турка. Палец плавно спустил курок, и приклад откачнул Андрея в плечо. Так и есть: мимо.

Турок понял, что целились в него, и отодвинул ногу.

— Прекратить стрельбу! — крикнул Андрей, поднимаясь.

Казаки, не прекословя, оттянули свои винтовки к себе, полезли в карманы за кисетами.

И тут случилось такое, что дано видеть раз в жизни: скалы и камни, до этого черные и безжизненные, вдруг расцвели красными пятнами, словно неожиданно созрели небывалые ягоды: это турки все разом, как по сигналу, подняли из-за укрытий свои головы в красных тюрбанах и фесках…

Стало непривычно тихо, и в этой тишине, захлебываясь от дурацкого восторга, поросенком завизжал Дениска:

— Братцы-ы, малина во Туретчине поспела… Зовите девок на ягоды! ..

Грянул хохот. Казаки так тряслись от смеха, что даже прыгали животами по камням. Повсюду слышались веселые дополнения:

— Малина! .. Девок станишных! .. В подолы, братцы, турку собирать будут! .. В подолы! .. Дениска, кажи, кажи турке…

Турки же выползали из своих каменных нор, прислушивались.

Им был непонятен этот смех, если гяуров всего лишь одна сотня, а их шестьсот, и каждый на коне; может, неверные посходили с ума от страха и сейчас сами перережут один другого? ..

— Дениска! — надрывались казаки. — Кажи, кажи туркам, как девки по ягоды ходят!

Но дерзкий смех казаков наконец дошел до сознания турок. И тогда волосатый бунчук опять медленно пополз в долину, послышался рев буйволовых рогов, раздались воинственные вопли: турецкие орты снова двинулись в атаку.

— Ложись, братцы, — крикнул урядник, — идут! ..

Карабанов провернул барабан револьвера и пересчитал желтые головки патронов: их было всего четыре.

И, готовя себя к смерти, он сказал:

— Эх, выпил бы я сейчас ледяного шампанского!

15

Солдаты приветливо распахнули шлагбаум, и Аглая увидела первую улицу Баязета, которая была сплошь вымощена собаками разных мастей и возрастов. Первый нищий, встреченный женщиной, поразил ее своей истинно восточной изощренностью. Это был человек сухой и желтый, зубы его были мелкими, как перловая крупа. На нем висели какие-то вшивые лохмотья, вместо ушей виднелись лишь одни слуховые отверстия. На груди его был наколот странный узор, затертый порохом, а правое плечо хранило следы ужасной операции. Отрезанная рука лежала тут же: искусно высушенная, с растопыренными пальцами и вделанная в подставку, похожую на подсвечник, эта рука держала миску для собирания милостыни.