Баязет - Страница 6

К оглавлению

— Вы настолько любите его? — подозрительно и мрачно осведомился он.

— Грешно говорить, но пожалуй…

— Нет, — досказал за нее Карабанов и весь радостно просиял, блеснув зубами.

— А вы не смейтесь, Андрей, — заметила она с нежным упреком. — Я ведь его жена…

— А я вам писал. Мне было очень горько знать, Аглая, что вы принадлежите другому… Почему же вы даже не отвечали мне?

— Муж советовал не делать этого.

— И вы… послушались?

— Да. Он достоин того, чтобы прислушиваться к его юв.там…

Карабанов отодвинул шторку окна. Светало. За мутным стеклом бежали лесистые увалы, вдалеке пробуждались горы. Рядом с каретой, держа пики у седел, скакали неутомимые казаки, вглядываясь в синеватую мглу.

— Я понимаю, — сказал поручик, подумав. — Но только… Ведь не я один был виноват в нашей разлуке.

Она усмехнулась:

— Я очень изменилась за эти два года. Не подумайте, Андрей, что я осталась прежней. И сейчас я бы уже не позволила вам так обманывать меня, пользуясь моей наивностью и неопытностью!

— Не надо об этом, — попросил Карабанов, — Я вас любил. Я действительно любил вас…

Ответ ее был прост и печален:

— Я вас тоже любила, Андрей, но вы такой человек, что на вас трудно положиться.

— А на него, на вашего мужа, можно?

— О да!

— Он молод, как и я?

— Совсем нет. Что вы!

— Он в больших чинах или, может, красив?

Слабо загораживаясь руками, Аглая сказала:

— Не надо… прошу вас…

— Тогда он, наверное, богат? — настойчиво выклянчивал Карабанов, мучаясь сам и мучая женщину.

— Умоляю — не надо. Зачем это вам?

— Хорошо. Я не буду…

Помолчали.

— Чей это мундир на вас? — спросила Аглая, круто переводя разговор на иную тему.

— Вы знаете, что я не ношу вещей с чужого плеча, — резко ответил поручик. — Это мой мундир.

— Вот как? Но я вас никогда не видела таким, — искренне удивилась Хвощинская. — Кто же вы теперь?

Карабанов куснул губу, отвернулся:

— Намного ниже того, кем был. И смею думать, что стал от этого намного лучше… Имею честь представиться, — и он играючи присел рядом с ней. — Казачий поручик второй сотни Уманского полка. Можете пренебрегать мной: ни серебряных труб, перевитых георгиевскими лентами, ни славных знамен — ничего нету. И все — впереди!

— Воображаю, как это интересно, — улыбнулась Аглая и, поправив складки ротонды, слегка отодвинулась.

— Еще бы не интересно, — хмыкнул поручик. — «Скребницей чистил он коня» и ел сальные свечи, заедая их пьемонтскими трюфелями. Вас это устраивает?

— А я привыкла видеть вас другим…

— Каким же? — с живостью переспросил Карабанов.

— Ну как же! .. Флигель-адъютант его величества, блистательный кавалергард лейб-гвардии… Такая карьера, такой блеск! Ох-х! ..

Лицо поручика слегка помрачнело:

— Все это кончилось для меня, Аглая. Как-нибудь, не сейчас только, расскажу обо всем…

Что-то тихо застучало по верху коляски. «Кажется, дождь», — подумал Андрей и осторожно взял руку женщины в свою.

— Вы… рады? — спросил он.

— Да, — не сразу отозвалась Аглая шепотом.

— А вы помните? ..

— Что?

— Тот день.

— И тогда шел дождь, — вспомнила она с грустью, — вы торопились с манежа, не успев переменить мундир, и от вас так же, как и сейчас, пахло лошадьми… Все как сейчас, только нету дождя!

— Неправда, есть! — воскликнул Карабанов и откинул края оконной шторки: в треснутое стекло часто бились мелкие капли дождя. — Все как сейчас…

— Я была просто безбожно глупа. Вы меня обворожили… И не надо об этом, — попросила его Хвощинская, сухо щелкнув на запястье кнопкой перчатки. — Не надо, милый. Ведь мы уже далеко не дети.

— Да. Очевидно, уже не дети, если до сих пор продолжаем любить друг друга…

Андрей похвалил себя за то, что так хорошо знает ее. Ему удалось попасть в цель, и Аглая тихо всплакнула. Он не мешал ей. Зачем? — пусть поплачет. Потом взял за плечи и повернул лицом к себе:

— Теперь посмотри на меня. Ну!

— Чего ты хочешь? Пусти…

— Ничего, — ответил он и своими губами отыскал ее теплые вздрагивающие губы.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно удивляясь чему-то, и тогда он ласково отстранил ее от себя.

— Все такая же, — сказал он. — И даже целуешься, как раньше, не закрывая глаз…

Лицо у Аглаи было испуганным, почти жалким.

— Знаешь, — сказала она, — мне страшно.

— Страшно? Чего же?

— Не сердись, но я никогда не думала, что ты опять появишься в моей жизни. Какие беды еще приготовил ты мне? ..

Кто-то настойчиво постучал в карету. Карабанов откинул дверцу.

Безбородый смеющийся казак, перегнувшись с седла, показывал куда-то рукой:

— Ваше благородие, Арарат открылся. Теперича таможню проедем — там уже Игдыр и будет! ..

Коляска остановилась недалеко от плаца, по которому шагали вооруженные солдаты: взвод эриванской милиции учился рубить шашкой. Откуда-то уже бежал, сильно прихрамывая, пожилой сухопарый офицер; полковничьи погоны были у него пришиты к белой солдатской рубахе.

Это был муж Аглаи, и Карабанов посторонился.

Хвощинский подошел к жене, лицо его вдруг как-то перекосилось, и он медленно опустился перед ней на колени. Кривая турецкая сабля звякнула о придорожный камень.

— Не плачь, — сказала Аглая, поглядев куда-то в пыльное небо. — Вот я и приехала, как обещала…

И она положила руки на его седую голову.

5

— Господа! Турецкий султан Махмуд был тридцатым султаном по счету и прославил себя тем, что убил своего братца. АбдулМеджид устроил резню христиан и умер от полового истощения.