Баязет - Страница 144

144

— Хан должен заболеть, — решил Штоквиц. — Я займусь сейчас своими делами, а вы, барон, передайте подполковнику, что желательно видеть его больным… Хватит уже разводить с дураком китайские церемонии!

— Вы не особенно-то и разводите, Ефрем Иванович.

— Некогда. — ответил Штоквиц.

Калмыцкий хан болтался в пегле, но угроза его оправдывалась.

В крепость проник лазутчик Хаджи-Джамал-бек и сказал, что в Баязет подвезли немецкую пушку. Скоро послышался в небе какой-то шум, что-то с протяжным шорохом пролетело над крепостью и ахнуло взрывом в развалинах армянских саклей.

Потресов нахмурился.

— Здравствуйте, господин Крупп, — сказал он. — Вот и вы собственной персоной! ..

После взрыва, который по своей оглушительной силе не был похож на предыдущие, люди как-то невольно растерялись. Шорох в небе, оглушительный грохот, смерч осколков — все это было что-то новое в их положении.

— Откель ото? — спросил гренадер Хренов, вертя головой.

Между тем среди турок царило почти праздничное настроение:

они вместе с семьями, забрав детей и старух, рассаживались в ленивых позах поодаль от цитадели, словно перед началом любопытного зрелища.

— Принято играть свою роль, когда видишь перед собой таких искушенных зрителей, — сказал Карабанов.

Некрасов положил на плечо сотника руку:

— Я хочу предложить вам половинку чурека.

— Где вы достали такую роскошь?

— О, не спрашивайте, Карабанов: оказывается, кто-то из солдат наших побывал этой же ночью на майдане.

Они жевали вкусный чурек.

Смотрели в бойницу.

Турки смотрели на них.

— Любопытно, — заметил Андрей.

— Что? — спросил Некрасов.

— А вот… все это! ..

Почти обвал, почти конец свега, в палевом едком дыму, в грохоте и пламени, лопнул первый снаряд, и стены крепости, эти древние стены, в граните сером, в мраморе розовом, эти стены покачнулись вдруг…

Карабанов стоял у стены и видел, как в медленно оседающей пыли постепенно начинают проступать перед ним очертания лица Некрасова.

— Вы живы? — спросил его штабс-капитан.

— Пока — да… Но, кажется, это последний чурек, которым я закусываю свою грешную жизнь!

— А, судьба! — отмахнулся Некрасов.

— Верно. А у судьбы — длинная седая борода, и вы меня учили каждый раз плевать ей в эту бороду…

На дворе, из-под обрушенных сверху камней и обломков стены, санитары вытаскивали воющих от боли и страха раненых. За фасами крепости раздавались раскаты вражеского смеха: турки восторженно переживали результат первого попадания.

Клюгенау в злости скрипнул зубами:

— У-у, проклятые!

— Турки-то, ваше благородие? — спросил солдат.

— При чем здесь турки? Немцы…

Потресов доложил Штоквицу:

— Третье орудие — вот главная цель их, как мне кажется. Я уже велел закидать его мешками, чтобы скрыть блеск металла, иначе им удобно целиться… Но сам я не могу отыскать, откуда ведется огонь.

— Ищите, майор, ищите…

Господин Альфред фон Крупп знал, за что берет деньги, когда продает свои пушки «сербоглотам», как он называл турок в веселую минуту. Да, международные промышленные выставки недаром отмечали высокое качество германского идола: еще один выстрел, и стена мечети осела книзу.

— Проклятая немчура! — ругался Клюгенау. — Так и жди от нее пакостей…

— Есть! — крикнули с минарета.

Где-то в отдалении, на чудовищной дистанции, среди взбаламученного моря всадников пыхнуло белым дымком.

Снова — взрыв, и еще не осели поднятая кверху земля и обломки, как Потресов велел развернуть орудие. Санитары притащили из госпиталя носилки, на которых лежал Кирюха Постный.

— Мне бы, — сказал канонир, — дозвольте…

И махнули рукой:

— Дозволяем! ..

Отошли в сторону, чтобы не мешать артиллеристам. Кирюха, привстав с носилок, со стоном присел возле прицела. Хобот орудия дрогнул, и турки за стенами крепости снова разразились веселым хохотом.

— Пущай, — сказал Кирюха, — я свое дело знаю…

— Только попади, — умоляюще сказал Штоквиц, — и Георгиевский крест тебе обеспечен. В офицеры выведем! Человеком станешь!

Притихли и турки за стенами.

— Пали!

Снаряд улетел, и ветер донес хлопок разрыва.

— Мимо, — сказал Потресов.

Кирюху корчило от боли, а турки вдруг снова стали хохотать, но теперь они смеялись уже над ним.

— Пущай, пущай, — сказал канонир, — они мне помешать не могут… высоту прицела я взял хорошо!

Штоквиц опустил бинокль:

— Верно, не хватает дать отклонение!

Дистанция в две тысячи сто пятьдесят сажен — дистанция немалая, и это все понимали. Рысьи глаза канонира ощупали даль.

велел Кирюха подбить станок — еще ударить, правей, чуть-чуть, — так…

— Братцы… пали!

При выстреле его отшибло назад, и он сунулся ничком на носилки. Его не уносили пока. Ждали.

— Тама! — закричали с минарета.

Крупповское орудие было разбито, и турки, подгоняя своих детей, жен и старух, стали разбредаться от крепости. Спектакль закончился для них неудачно.

— Дайте еще, — велел Потресов, — две бомбы, и хватит!

— Несите меня, братцы… — Кирюха закрыл глаза. — Несите!

Штоквиц хрипло выдохнул воздух.

— Уф, вот это да! — сказал он. — Чем бы все это кончилось, я не знаю, но господин Крупп не такой уж милый человек, как о нем пишут столичные немцы!

Он поманил к себе Хаджи-Джамал-бека:

— Что в городе?

— Хорошо, — ответил лазутчик. — На майдане птичий молока много. Русский барышень гулял…

— Приготовься, — наказал ему Штоквиц сурово. — Завтра я пошлю к Тер-Гукасову еще одного человека, и ты проводишь его до Чингильского перевала.

144