Баязет - Страница 145

К оглавлению

145

— А кого вы думаете послать? — спросил Некрасов.

— Еще не решил. Кого-нибудь из казачья…

5

Некрасов послушал и обозлился:

— Чего не знаешь, того не болтай, вшивый!

Рассказчик смутился:

— Ваше благородие, за что купил, за то и продаю. Мне эдак-то один купец на ярманке сказывал…

— А ты не все покупай, что продают на ярмарке, — строго заметил Юрий Тимофеевич. — Паче того, у купцов наших! Они в Замоскворечье да на Плющихе пузо растят и не могут знать того, какой чудесный народ живет в Болгарии!

Хренов, недолго думая, дал рассказчику затрещину.

— Скусил? — промолвил старик.

Солдат — ничего, шапчонку поправил, утерся.

— Оно, конешно… Откуда знать-то им? Сам я тоже почти как из купцов. Коробейным делом промышлял. Но до Болгарии далече, не доходил я туды… А знать бы любопытно!

Некрасов понял, что сейчас нельзя повернуться и уйти, лучше довести разговор до конца.

— Вот мы, — сказал он, — терпим тут. Голодные, грязные, паршой покрылись. Непонятливых-то среди нас мало: всякий знает, за что! На этот раз не из-под палки воевать шли… Но, может, есть и такие, которые думают: а пропади она пропадом, эта Болгария, черта ли мне в ней толку, если я подыхаю тут… Есть среди вас такие?

Солдаты промолчали. Егорыч за всех ответил:

— Таких нету. А вот вшивые за паршивые — это верно, имеются.

Сколько угодно… Одначе славян не выдадим!

От дверей раздался голос Штоквица:

— С удовольствием прослушал! Весьма любопытная беседа.

Только, господин штабс-капитан, мне кажется, что у ваших слушателей патриотизм зиждется на водяном цоколе… Вы сейчас не заняты, чтобы помочь мне? — спросил комендант.

— Отнюдь, — согласился Некрасов.

Они прошли в комнату Штоквица.

— У вас хорошее перо, — сказал он. — Мне так не написать. А надо наконец дать понять нашим Ганнибалам, что еще день или два, и пенсион будут получать уже наши родственники! Напишите письмо обо всех бедствиях, постигших гарнизон. Даже приукрасьте малость, это не помешает. Так, чтобы их проняло до печенок.

Пошлем с казаком…

— С удовольствием помогу, — ответил штабс-капитан, — но приукрашивать наше положение не нахожу причины. Оно и так достаточно богомерзко!

— Как знаете, — согласился Штоквиц. — Только старайтесь писать поужимистей, чтобы можно было свернуть бумажку в горошину и сунуть казаку в ухо.

Некрасов написал. Штоквиц одобрил.

— Подпишетесь? — спросил он.

— Если угодно. — И Юрии Тимофеевич поставил роспись.

— Я тоже подпишусь, — сказал Штоквиц.

— Надо бы и хану, — осторожно намекнул Некрасов.

— Даже обязательно, — согласился Штоквиц.

Он дунул на свою подпись, постучал сапогом в стенку.

Явился денщик.

— Чего-с изволите?

Штоквиц придвинул к нему донесение:

— Распишись. Вот тут…

Денщик поставил безграмотную закорючку.

— Теперь проваливай, — велел ему Штоквиц.

— Это за хана? — рассмеялся Некрасов.

— Там не разберут. Что крест, что закорючка — одинаково безграмотно. И разницы никакой…

— Но у хана есть мухур.

— Мухур здесь, в горах, есть у каждого князя. А князей в этом краю больше, чем баранов! Мухур — не факсимиле…

Карабанов тем временем блуждал по крепости, как привидение.

Странное было у него состояние сегодня. Встал — хочется сесть.

Сел — сразу хочется лечь. Лег — и тогда все идет кругом, шумит кровь в голове.

— Буду шататься! — И он решил бродить, наблюдать, слушать, только бы выдержать, только бы не поддаваться смерти.

Пули? .. Сейчас они мало кого беспокоили, к ним привыкли, определили пути-дороги, по которым ходить безопаснее всего.

Каркали вороны над крепостью, жирные, противные. Тучами кружили они, дружно слетаясь над падалью, и если спросишь их, куда летят они, вороны всегда отвечают:

— К ра-неным… к ра-неным…

В узком переходе столкнулся Карабанов с Аглаей. Все эти дни избегали они друг друга и сейчас растерянно глядели один на другого, словно не узнавая.

— А ты… А вы… — бормотнул Андрей.

— Уж лучше — «вы».

— Я… рад, — сказал Андрей.

— А я спешу, — ответила женщина, и он уступил ей дорогу, даже не посмотрев вслед.

«Стук-стук», — тукали по каменным плитам ее башмаки.

И Карабанов вдруг повторил:

— Скук… стук…

Ему понравилось:

— Стук… Стук…

И в черепе ответило:

— Стук-стук… стук-стук…

Стенка каземата вдруг покатилась прямо на него. Он пробежал по ней пальцами, и земля ринулась навстречу, выбрасывая прямо в лицо фонтаны живительной сверкающей воды. Он пил и пил эту воду, захлебываясь в ней, чувствуя, как она стекает на голую грудь.

— Фонтан! — заорал Карабанов. — Идите сюда… Фонтан!

Сильный удар пощечины привел его в чувство.

— Не орите, вы не в Петергофе, — сказал Сивицкий и отнял от губ поручика чашку. — Нельзя же так раскисать, любезный воитель. Черт знает, где вас носит! Могли бы и не найти…

Карабанов встал:

— Спасибо, доктор. Постараюсь ходить только по Невскому проспекту. А по морде-то вы мне здорово въехали. Это что-то новое в медицине! ..

— Сумеете дойти сами? — спросил Китаевский.

— Дойду…

Он вышел из госпиталя, и на свежем воздухе ему стало легче.

Что с ним было — он так и не понял. Обморок, наверное. Как попал в госпиталь — тоже не помнит. Плохо дело, решил он, и только сейчас заметил, что уже придвинулся вечер, а муэдзины завели с минаретов свой тягучий «азам».

— Аза-ам… Аза~ам, — кричали муэдзины, и под эти вопли Исмаил-хан перебирал, молясь, четки из кости. Зерен было всего девяносто — ровно столько, сколько имел душевных и телесных качеств пророк.

145