— Я их давно знаю, — сказал Хренов, придя к казакам, чтобы выпросить табачку. — Турок не украдет, так не проживет… Сказывали мне, что они даже Шамиля ограбили! ..
Карабанов не выдержал: послал Дениску к Клюгенау, чтобы тот дал нефти намочить несколько солдатских шинелей. Намоченные в нефти шинели подожгли и яркими факелами сбросили с фасоь цитадели.
Стало светло, и поручик крикнул:
— Бей, ребята! Чтобы не досталось… Бей!
Зачастили выстрелы. Как ни больно было казакам, они все-таки добили своих лошадей и потом долго сидели, молчаливые, стараясь не смотреть вниз, где полегли их боевые друзья, которых они помнили еще в станицах игривыми жеребятами, которые так ласково и нежно, шумно вздыхая, брали с ладоней куски сахару.
— Будто бабу свою убил, — сказал вахмистр. — А чего хорошего-то он у меня видел? По горам да по степу гонял я его. Коли что не так, — нагайкой.
— Заныл, — огрызнулся Егорыч, — не тяни душу! ..
Когда обстановка немного разрядилась, Штоквиц собрал у себя офицеров гарнизона. По привычке он играл с котенком, но лицо у него было мрачным.
— Господа, — заявил капитан, — я созвал вас затем, чтобы узнать, кто отважится объявить госпоже Хвощинской о гибели ее мужа и передаст ей вот это письмо?
Офицеры понуро молчали. Котенок изо всех сил кусал палец коменданта. Штоквиц любовно поддал ему под зад и помял в руках конверт со следами запекшейся крови.
— Очевидно, никто не возьмется добровольно? .. Тогда, господа, придется начать жеребьевку…
Сивицкий сказал:
— Сразу же ставлю в известность, что я отказываюсь от жеребьевки. И не по своей слабости, господа. Нет… Просто я имею от покойного Никиты Семеновича в отношении его супруги обязанность гораздо ужаснее, нежели только то, чтобы сообщить ей о смерти мужа…
— Господа, — тихо признался вслед за врачом Клюгенау, — я тоже отказываюсь тянуть жребий. Простите меня, но я не могу ..
Поверьте — не могу.
— Но это нечестно, барон! — заметил Евдокимов. — И простите: совсем на вас не похоже.
— Да я признаю, что это нечестно. — Клюгенау низко опустил голову; он был без фуражки, и Карабанов заметил среди редких волос розовую проплешину. — Я всю жизнь, — продолжал барон, — стремился быть честным. Позвольте же мне, господа, хоть раз в жизни быть подлецом. Но принести к порогу этой женщины горе — я не в силах. Как хотите! ..
Клюгенау, не поднимая головы, молча отступил в тень. Штоквиц скатал жеребьевочные бумажки между ладоней. Побросал их на дно своей пропотелой фуражки.
— Кто первый, господа? — спросил он. — Не хотите ли вы, Карабанов, стакан лафиту? ..
Первому в таких случаях всегда везет, и Карабанов, не долго думая, сунул руку в ворох бумажек. Развернул свой жребий, тихо удивился:
— Дальше можете не тянуть… Какие вы все счастливые, господа! ..
Три дня подряд, с шестого и до восьмого июня 1877 года, в Баязете шла армянская резня, устроенная турками. В крепости спасались лишь немногие, большая часть армян осталась в городе, рассчитывая на милость победителя… Хотелось бы закрыть глаза, но все-таки прочтите, что писал очевидец: «На глазах всего гарнизона резали мужчин, женщин, детей, еще живыми их кидали в огонь горевших домов. Весь город объяло пламенем, раздавались стоны, плачи, мольбы. Гул орудий и выстрелов носился в воздухе. Кровавая картина представляла какой-то адский шабаш, бойню людей, варварский пир… Горсть русских солдат, запертая в маленькой цитадели, с отчаянием взирала на эту картину, чувствуя свое бессилие помочь истерзанным армянам. Многие солдаты горько плакали, иные бросались очертя голову в этот кошмарный омут огня и крови, чтобы вызволить несчастных от резни, и там они погибали сами».
Сохранился рисунок тех лет: окутанная дымом выстрелов, Баязетская цитадель величаво высится на вершине неприступной скалы; над башнями минаретов развевается русское знамя; солдаты стоят вдоль фасов с разинутыми в крике «ура» ртами, а толпы турок в ужасе скатываются под откос, бросая оружие.
Все это очень красиво, но — неверно…
Что такое Баязет? Верное понятие о нем дают не рисунки, а планы. Рыцарскую романтику средневековых замков, огражденных подъемными мостами, следует сразу же отбросить. Два тесных захламленных двора, окруженные зданиями, и один — третий двор, окружающий редут, — все это опоясано каменной стеной, опутано узкими переходами, снабжено люками и подземельями, — вот что такое Баязет!
Мы знаем, что ворота в цитадель уже закрыты. Пусть читатель извинит нас за неумение приукрашивать, но теперь единственный выход из Баязета наружу был через отверстие отхожего места с северной стороны. Это нехорошо припахивает, но зато правдиво.
Впредь, чтобы пощадить читателя, мы будем называть этот выход амбразурой.
— Капитан, — приказал Пацевич, — я пойду сейчас немного вздремну, а вы следите, чтобы никто не выбирался из крепости.
Мы и так потеряли сегодня больше половины всего гарнизона!
— Хорошо, — покорно согласился Штоквиц, чтобы не спорить с полковником, и, поощряя смельчаков, стал смотреть на одиночные вылазки сквозь пальцы, словно не замечая нарушения приказа.
Казакам сверху было видно, как ползают перед входом в крепость солдаты, согнувшись в три погибели, перебегают среди вещей, отыскивая нужное для себя; казаки громким шепотом покрикивали вниз:
— Правее возьми, правее… Там, кажись, мешки с чем-то…
Эвон за горушкой блестит что-то… Веревку прихвати, сгодится…
Вороватые турки тоже ползали среди вещей, и в ночи часто вспыхивали короткие схватки, беглая стрельба, потом снова все стихало; набрав патронов, солдаты возвращались в крепость: нл смену им, решив попытать счастья, выползали в темноту амбразуры другие.